Стремление в Европу не должно быть слепым

Несмотря на то, что основной целью нашей статьи является анализ экономических процессов ЕС и ЕВРАЗЭС, об этих блоках невозможно говорить исключительно с точки зрения экономики. Поэтому в общих чертах попытаемся сначала определить, какие политические идеи стояли за этими интеграционными процессами.

Немного политики.

В основе европейской интеграции лежит, в конечном итоге, необходимость обеспечения долгосрочного мира в Европе. Именно Европа на протяжении столетий была очагом самых страшных войн, именно здесь в 20-м веке разгорелись две мировые войны. Можно сказать поэтому, что, начиная с 50-х годов, общая европейская воля была направлена на создание политических, экономических и социо-культурных механизмов, призванных гомогенизировать общество и сделать войны невыгодными как с экономической, так и политической точек зрения. Экономическая глобализация, таким образом, направлена на то, чтобы взаимозависимость и взаимопроникновение стали настолько всеобъемлющими, чтобы исключить применение силы каким-то конкретным государством и обеспечить собственную безопасность за счет совместной. Извлечение прибыли путем торговли и общего развития должно перевесить возможные плюсы от силового захвата ресурсов и территорий. Эта модель довольно гармонично сочеталась с демократическими либеральными ценностями, равенством, приматом закона и правами человека, которые и стали идеологической основой евроинтеграции.

В основе интеграционных процессов на постсоветском пространстве лежит, по сути, тяга к воссозданию былого величия СССР. Другой идеологической основы у этих процессов практически нет: Россия, в качестве правопреемницы СССР, не смогла предложить новой жизнеспособной связующей идеи. Православие и «русский мир» не просто не стали ценностями, которые Россия могла бы экспортировать, они, во многом, девальвированы самим российским обществом. Проблемы совместной безопасности, несомненно, стоят на повестке многих постсоветских стран, однако безусловная роль России в этих процессах вызывает, по меньшей мере, споры.

Центростремительные силы

Интеграция всегда происходит вокруг некоего центра, который, с одной стороны, обладает возможностями и волей объединить вокруг себя другие страны, а с другой, - способен предложить им жизнеспособные модели и неоспоримые экономические преимущества. В случае ЕС таким центром стала Германия и частично  Франции и Италии, обладающие серьезными промышленными, технологическими и финансовыми ресурсами.

В ЕВРАЗЭС центром выступает российская экономика, которая ни в коей мере не является преемницей СССР, несмотря на попытки создать такую видимость. Более того, все экономические эволюции России после распада СССР были направлены не на поддержание (или создание нового) независимого экономического полюса, а на полную интеграцию в мировую экономику в качестве сырьевой колонии. Остановимся на этом немного подробнее.

Россия. 

Экономике СССР были присущи примат ВПК, крупные машиностроительные металлургические и нефтехимические комплексы, самодостаточное сельское хозяйство, относительно развитая национальная технологическая база, независимая денежная эмиссия и ограниченное трансграничное движение капитала. Таким образом, учитывая наличие богатой сырьевой базы, экономика СССР была, в целом, независимой от внешнего мира. Экспорт нефти и газа составлял, по разным оценкам, порядка 5-7% от ВВП страны.

Сегодняшняя Россия представляет собой, по меткому определению С. Демуры (http://ava.md/projects/russia-today/029017-stepan-demura-nastoyashii-krizis-nachnetsya-cherez-polgoda.html), сырьевую колонию, обслуживающую мировую метрополию. Как отмечал Демура, Россия является не сырьевой экономикой, к которой можно отнести, например, Австралию, Канаду и даже Саудовскую Аравию, а именно сырьевой колонией. Отличие в том, что сырьевая экономика производит на своих ресурсах некую добавленную стоимость путем переработки и экспорта готовой продукции. Сырьевая колония «производит» и экспортирует сами ресурсы. Во втором случае за ненадобностью отмирают почти все виды экономической деятельности, не направленные на обслуживание трубы (или рудника, шахты и т.п.) То есть если та же Саудовская Аравия все-таки создала у себя, пусть слабую, нефтехимическую промышленность, то Россия за последние 20 лет практически уничтожила этот сектор. В результате, порядка 70% ВВП современной России приходится на экспорт чистой нефти и газа. Добавим сюда металлы (цены на которые на мировом рынке, кстати, серьезно упали еще несколько лет назад), и в итоге получим 80% ВВП.

Введение в 2014 году санкций против ряда российских компаний и чиновников наглядно выявило глубокие структурные экономические проблемы. В условиях валютного дефицита  ЦБ, как и в 2008-2009 годах, стал тратить резервы на поддержание курса рубля. Помимо этого, была существенно увеличена ставка рефинансирования и обязательная планка валютного резервирования российскими банками. ЦБ опять стал бороться монетарными методами с немонитарной инфляцией, что, естественно, не дало практически никакого результата, кроме отрицательного побочного: недоступность кредитов обрекла малый и средний бизнес на банкротство. По закону, российский ЦБ представляет собой currency board, т.е. обменник, который не сам печатает рубли, а, скорее, меняет на рубли имеющуюся в наличии валюту. ЦБ не может финансировать и кредитовать российский бюджет, не может нелимитированно печатать национальную валюту для пополнения дефицита ликвидности. При этом границы РФ открыты для свободного движения капитала, что приводит к гигантскому выведению валюты за рубеж. Этот процесс абсолютно закономерен, поскольку не менее 80-85% российских активов «записаны» на оффшоры, т.е. находятся вне российской юрисдикции. По сути, 85% российской экономики не принадлежит России, и случилось это потому, что предпринимательские условия в этой стране, мягко говоря, далеки от нормальных. Простой пример: открыть в России магазин, в среднем, в 4 раза дороже, чем в Чехии (http://www.silver.ru/air/programmes/chto-delat_/vypuski-programmy/79203/ ). Уже потому, что в РФ 34 контролирующих органа и 600 нормативных актов в этой сфере.

По статистике, четыре из пяти долларов, поступающих в страну за счет экспорта и инвестиций, выводятся обратно за рубеж, и лишь один доллар остается на нужды самой страны. Таким образом, можно говорить о том, что банковская система РФ полностью интегрирована в мировую финансовую систему, а рубль является чисто производной от доллара валютой. В рамках существующей модели государство обладает очень ограниченным инструментарием для влияния на финансовую систему России, поэтому всю экономику можно обескровить практически в одночасье. Быстрый выход из кризиса 2008-2009 гг. произошел отнюдь не в силу мудрых действий ЦБ, а за счет быстрого восстановления мировых цен на нефть. А в ближайшие годы, по прогнозам экспертов, повышения цен на ресурсы не предвидится.

Общая картина такова, что, сделав ставку на экспорт энергоносителей и открытое движение капитала, Россия обрекла себя на роль сырьевого придатка. Экономика живет экспортом невозобновляемых ресурсов, и лишь малая часть ренты от их использования остается в стране для элементарного поддержания жизни населения. Важно понимать, что Россия, таким образом, естественным образом встроена в глобальную экономику именно в качестве поставщика сырья - ничего большего от нее не ждет ни Запад, ни Китай, она вполне устраивает «метрополию» именно в этом качестве. Еще раз подчеркнем важное значение оффшоризации активов: капиталы, выводимые за рубеж российскими олигархами, находятся под контролем западных банков. Наивно полагать, что эти средства надежно спрятаны в «тихих гаванях» Кипра, Швейцарии или Каймановых островов. Именно кипрские и швейцарские события 2014 года наглядно продемонстрировали российской элите, что может в любой момент случиться с ее заграничными накоплениями. Когда сегодня говорят о дальнейших санкциях против России, отключение последней от системы SWIFT совсем не кажется таким уж страшным по сравнению с тем, что может произойти при замораживании оффшорных счетов российских компаний и физлиц за рубежом. Более того, чтобы еще лучше уяснить степень уязвимости российской экономики, достаточно заметить, что обслуживание 80% российской нефтедобычи и геологоразведки, а также 75-80% поставок катализаторов на российские НПЗ осуществляют крупные западные компании (http://slon.ru/biz/1091940/). Достаточно ввести санкции против них, и Россия окажется де факто в состоянии нефтяного эмбарго и без собственного бензина.

Так что при существующей модели импортозамещение, развитие собственной промышленности и, тем более, технологический прорыв представляются, по меньшей мере, маловероятными. Такой поворот будет означать полный слом не только экономической, но и политической системы государства.

Таким образом, Россия вряд ли может претендовать на звание центра для осуществления региональной интеграции. Тем не менее, при относительно сильном рубле и высоких ценах на нефть, Таможенный Союз действительно обладал некоторой привлекательностью для соседних государств. В частности, Россия была в состоянии потреблять продукцию этих стран и, при наличии политической воли, поставлять им нефть по относительно низким ценам. Однако уже в 2014 году ближайшие партнеры России по ТС ощутили на себе сильнейшее влияние российского кризиса. Кстати, сам факт того, что кризис разразился в «центре» ТС говорит о многом. Члены ТС столкнулись, прежде всего, с усилением давления на экспорт в Россию из-за слабого рубля. Их продукция сделалась неконкурентноспособной, а население ринулось скупать товары в российских городах, поскольку в валютном эквиваленте их стоимость снизилась чуть ли не в разы. Казахстану стало невыгодно продавать России нефть. Цена российской нефти для Беларуси не снизилась, поэтому ее неплохие, в целом, производственные (и, соответственно, экспортные) мощности не могут себя реализовать в условиях снижения покупательской способности во всех странах СНГ. И Астана, и Минск заявили о переходе на расчеты с Россией в долларах, а на российско-беларусской границе вновь заработала таможня. Девальвация российского рубля неминуемо приведет к ослаблению валют всех периферических стран, ориентирующихся на экспорт товаров в Россию. Этот региональный «экспорт инфляции» можно уже наблюдать в Азербайджане, Казахстане и Молдове. Кроме того, членам ЕВРАЗЭС совсем не улыбается перспектива подпасть вместе с Россией под западные санкции, поэтому они стараются дистанцироваться от РФ.

В сущности, все плюсы от участия в ТС для стран СНГ оказались напрямую зависимы от внешней конъюнктуры, в которую вписана российская экономика и на которую Россия не в состоянии влиять. Уязвимость рубля, как главной валюты союза, наглядно продемонстрировала невозможность долгосрочного финансового взаимодействия в его рамках. Если добавить к этой картине политический фактор в виде периодических угроз со стороны РФ «отключить газ» или отказать в импорте продукции на основании санитарно-эпидемиологических требований, можно смело утверждать, что экономические выгоды от членства в ТС довольно нестабильны и кратковременны.    

Европейский Союз

На фоне системных проблем российской экономики ситуация в ЕС, на первый взгляд, кажется довольно радужной. К сожалению, это далеко не так. Однако, прежде чем приступать к анализу, необходимо отметить одну важную методологическую сложность. Она связана с тем, что экономика ЕС вошла в так называемую, постиндустриальную фазу. Это случилось после окончательного слома Бреттон Вудской финансовой системы и продавливания международным банковским лобби возможности неполного обеспечения банковских кредитов. При анализе такой экономики привычный инструментарий, основанный на товарно-денежных отношениях и реальном секторе, работает лишь частично, что не позволяет увидеть картину целиком. Постиндустриальная экономика – это, во-многом, экономика виртуальных активов, т.е. рынка акций, облигаций, SDR, долговых обязательств, межбанковкого кредитования и т.д. – всего того, что нельзя потрогать. В последние десятилетия можно говорить о том, что экономика активов живет своей отдельной жизнью, все больше отдаляясь от реального сектора. Более того, финансовые потоки в основном вращаются вокруг финансовых рынков и все меньше затрагивают реальную сферу.

Широко известно, что долг ЕС - это более 17 трл. долларов. Очевидно, что при всей фантазии долг такого размера не может быть покрыт никаким реальным сектором даже следующими двумя поколениями. Другими словами, этот долг берут, но возвращать, видимо, не собираются. По этому поводу бытует множество различных спекуляций. С одной стороны, утверждается, что это неминуемо приведет к дефолту, с другой, - что дефолт не наступит, поскольку важен не размер долга, а возможность его обеспечивать. Суть, однако, в другом. Вся система контроля за долгами стран ЕС, подчиненная европейскому Центробанку и Еврокомиссии, построена таким образом, чтобы с одной стороны обеспечивать стабильные платежи по долгам, а с другой – не допустить суверенного банкротства. При этом финансовый сектор получает постоянный источник денег за счет  государств, которые платят ренту банкам еврозоны, обеспечивая их стабильность даже при самой плохой экономической ситуации. Поэтому проблема Европы не в том, что могут начаться банкротства, а в том, что эта бесперспективная система финансового «баланса» сохраняется. Европейская экономика не может получить развития, пока существует схема перекачивания денег от реальной экономики к финансовому сектору.

Не случайно в Европе на протяжении почти десяти лет наблюдается свертывание или стагнация реального сектора на фоне падения производительности труда, высокой безработицы и инфляции виртуальных активов. Более того, экономики ряда стран еврозоны, таких, как Греция, Испания и Португалия, оказались практически разорены. Недопущение суверенных банкротств этих стран создало для Европы больше экономических проблем, чем могло бы возникнуть в результате дефолта по гособязательствам. В этих вопросах политика явно взяла верх над экономикой, так как ЕС всерьез опасался и продолжает опасаться цепной реакции.

Еще один неприятный нюанс экономики виртуальных активов - это увеличивающийся разрыв между богатыми и бедными. В терминах экономики основная проблема здесь кроется не в снижении покупательской способности беднеющего населения (хотя и это важно), а в замедлении скорости движения капитала и уменьшении мультипликативного эффекта денег. Объясним простыми словами на примере. Финансовый магнат заработал «лишние» 10 миллионов и потратил их на приобретение яхты. При всем том, что строительство яхты и ее обслуживание обеспечивает работой ряд людей и компаний, экономический эффект от такого вложения денег значительно меньше, чем если бы они достались, например, небольшой европейской деревушке, где могли быть потрачены по различным каналам. В жизни происходит даже хуже: огромное количество денег не воплощается даже в яхтах: деньги постоянно вращаются на финансовых рынках, вообще не попадая в реальный сектор.

По сути, политика «затягивания поясов», предпринятая ЕС несколько лет назад, и недавно последовавшее за ней количественное смягчение направлены именно на то, чтобы уменьшить разрыв между экономикой виртуальных активов и реальным сектором и дать новый стимул для развития предпринимательского сектора. Однако надежды на то, что реальный сектор ждет серьезный подъем, скорее всего, обречены. Можно прогнозировать, что большая часть средств, генерируемых ЕЦБ в рамках программы по количественному смягчению, направится именно в виртуальные активы, на финансовые рынки по периферии зоны Евро, и лишь малая часть дойдет до реального сектора внутри ЕС. Любопытно, что, начиная с 90-х годов прошлого века, США предприняли несколько аналогичных смягчений, которые лишь частично привели к желаемым результатам, хотя это, по понятным причинам, не афишируется.  

В ЕС действительно были созданы великолепные условия свободной торговли и доступа к технологиям и кредитам, которые изначально дали хороший толчок для развития экономик ряда стран и регионов союза. Однако Евросоюзу пока не удалось достичь относительного благополучия для всех. Менее состоятельные страны в лице той же  Греции, Болгарии и даже Румынии с вожделением взирают на блестящую жизнь Германии и хотят к ней приобщиться за счет выделяемых кредитов, при этом не прилагая достаточных усилий. Евросоюз везет на себе Германия, а остальные предпочитают пользоваться создаваемыми благами.
 Таким образом, вырисовывается довольно интересная картина общей озабоченности по поводу будущего Евросоюза. С одной стороны, Германия явно обеспокоена гедонизмом более бедных стран ЕС, понимая, что обслуживание гигантского долга союза ложится на ее плечи. С другой стороны, ряд государств, экономики которых, по сути, обанкротились, с большими опасениями оценивают свои шансы на выживание вне ЕС. С третьей стороны, такие страны, как Молдова, Украина и Грузия серьезно настроены на вступление в Евросоюз, однако понимают, что в Европе достаточно проблем и без них. Все это происходит на фоне того, что экономическая модель ЕС подходит, по всей видимости, к некоему рубежу, за которым должны последовать, по крайней мере, радикальные реформы. Какими они будут и когда точно произойдут предсказать довольно сложно, однако их неизбежность представляется совершенно объективной.    

Заключение

На сегодняшний день выбор Молдовы, конечно, очевиден – это европейский вектор развития. На фоне глубокого кризиса российской экономики и ухудшающейся внешнеэкономической конъюнктуры этой страны можно утверждать, что чем быстрее Молдова переориентируется на другие рынки, тем больше шансов на поступательное развитие нашей экономики в ближайшей и среднесрочной перспективе. При этом важно понимать, что стремление в Европу не должно быть слепым. Нам необходимо мыслить стратегически, тщательно взвешивая все плюсы и минусы проводимых реформ. Важно помнить, что Европейский Союз ожидают непростые времена, и Европа, в которую мы идем, будет совсем другой к тому времени, когда мы, дай бог, к ней придем...